Бизнес и технологии

Стремительное сокращение количества сельских жителей, к сожалению, можно назвать модным словом “тренд”. Молодежь разъезжается по городам. И дело не в плохих условиях жизни. Просто нет работы — людей повсеместно заменяет техника. Постепенно уходят от нас старики — последние жители классических деревень. А вместе с ними все мы теряем огромный пласт своеобразной, уникальной культуры, уходящих в далекое прошлое верований и ярчайших вековых традиций. Корреспондент “НГ” наведался в такую деревню, чтобы рассказать о том светлом и добром, что навсегда и безвозвратно забирают с собой последние коренные жители

Перемен в грядущем году местные не ждут.

Живы будут, и слава Богу. Дети всё в город переехать уговаривают.

Только вряд ли старики согласятся. Корни их здесь, в Страдно

Последние десять километров до деревни Страдно не то чтобы одно сплошное страдание, но вынуждают снизить скорость и двигаться крайне осторожно. 

И дело не только в дороге, которой далеко до автобана. Нужно опасаться диких зверей. То заяц из кювета выкатится, то лось задумчиво из кустов поглядывает. Как-никак дорога вьется по лесу, чтобы враз превратиться в деревенскую улочку.

Пока еду, в очередной раз прокручиваю в уме цифры. На территории Освейского сельсовета Верхнедвинского района — 49 деревень. В одной из них живет полторы тысячи человек. Еще в четырех — по сотне. Остальные совсем маленькие. Тенденция неутешительная, численность селян продолжает уменьшаться. Местные власти не оправдываются, да и я понимаю: это беда не района и даже не страны, глобальнее. Вот и Страдно не исключение. Четыре десятка дворов. Четыре постоянных жителя.

Дома по обе стороны деревенской улицы. Тот заколочен, этот покосился и врос в землю, а здесь о бывшем подворье лишь старые яблони и могут рассказать. В крайнем доме, за ручьем, живет 78-летняя Раиса Игнатьевна. “Из Закревских я. Тут родилась, выросла. В школу отходила. Замуж вышла и детей вырастила. Тут и жить буду, пока не помру”. Хозяйка встречает на крыльце. Глубокие морщины на обветренном лице. Руки с оставшимися на всю жизнь буграми мозолей. Теплые валенки. Нарядный платок (хустка). И смеющиеся глаза. У ног — пес по кличке Смирный. Вчера он наравне с хозяйкой воевал со стадом подошедших к самому двору оленей. “Я колок схватила, Смирному своему: “Возьми, возьми!” — дак он забрехал и в другую сторону побег. А что — сын в прошлый год приехал, яблоньки молодые посадил. Объели все до единой. Стоит олень, копытами на дерево оперся, роги в сучья запустил и трясет яблоки”.

Дома и стены помогают

Раиса Игнатьевна охотно рассказывает о былом величии Страдно. После войны коров два пастуха пасли. Целых девять девок в школу ходило, и мальцов не меньше насчитывалось. Одним словом, большая деревня. И жили все одной коммуной. Хочешь не хочешь — мирись с соседями. Тем более что через двор — то сват, то кум, то родственник. Крепко жили: коровы и лошади, в хлеву свиньи, во дворе овечки вперемешку с курами и утками. И мысли съезжать не было. Хотя…

— Каюсь, сбежала и я на полгода из Страдно. Только хату рубить стали, сманил на целину Володька, старшой мужука моего ныне покойного. “Что вы тут сидите, вот на целине хата есть, курам зерна покупать не нужно, под ногами пшеница растет”. Сгребли в охапку Мишку годовалого — первенца — и тягу дали.

Не сложилась там работа, раздумчиво семенит с ведром воды от колодца хозяйка (“Что ты, сынок! Я пока сама и воды наберу, и дрова полущу!” — отмахивается от предложения помощи). В хате оказалось тесно, негодно. Мишка животом замаялся. Фельдшерица тамошняя Фаина Порфировна посмотрела и вердикт вынесла: если хотите мальцу жизнь сохранить, уезжать нужно. Так и поступили. А Август из Гомельской области остался с дочкой хворой. Не захотел возвращаться, чтобы в родной деревне косо не смотрели. Дескать, уехал за легкими деньгами. Через месяц дочь умерла. А Мишку спасли, хотя и повозиться пришлось. И в Освею соседнюю к врачу ездили. 

Бабушка Раиса, дед Григорий, да еще пара старожилов —

вот и все население когда-то людной деревни.

И в Верхнедвинск возили. И в недалекой деревне доктор хороший был. “Хотя и после курсов только, но хороший — немец по нации. Как вытащит из шкафа вот такенный справочник и давай его листать-читать!” И старики подключились, рецепты давали. “Взялась ты суп варить, с маслом, допустим. Так и вари неделю, месяц. Мишку своего только им и корми. И  сегодня мой Мишка живет”.

Можешь враждовать, а на помощь приди

С Раисой Игнатьевной выходим со двора. Бабушка каждый день расчищает тропинку к колодцу и на улицу. Дорожка узенькая, на штык лопаты, двоим не разминуться. Шире делать ее и нет надобности: нет в деревне пешеходных пробок. Ведет по деревне, знакомит с соседними подворьями, размахивая руками в нарядных варежках.

Ближайший дом заколочен. Семен здесь жил, ближайший сосед. Через забор. Хороший мужик был, веселый. Раиса Игнатьевна по округе на повозке разъезжала, молоко собирала, так Семен все волками стращал. Съедят, говорил, когда-нибудь в мелком ельнике. “Ништо, я худая. С меня мяса много не возьмешь”. Мать Семена — крепкая хозяйка. А отец — выпить любитель.

Вот пустырь. Жил хозяин — бригадир, заведующий фермой. Танька — жена его — дояркой работала. Дети в Москве. Следующий дом приспособлен под дачу. А следом — бывшая школа. Маленький бревенчатый домик в два окошка. Именно сюда когда-то ходили “девять девок”.

— Всех помню, а как иначе? Всю жизнь бок о бок прожили. Шинкуница — капусту резать — одна на деревню была. В очередь за ней выстраивались. Скотина, бывало, в чужие огороды лезла, по грядам зелень вытаптывала. 

А то курица соседская под ганком у меня нестись начала. Кожан день бегала к Семену, рапортовала о новом урожае. Забирал дядька одно яйцо, а другое мне оставлял. За аренду площади, наверное.

Дружная деревня была, никто не ругался. Иду рядом с бабушкой, а сам думаю: “Может ли в таких условиях коммуны быть иначе?” Не к доктору, заболев, местные бежали, а к бабке-травнице. Не далекую родню перво-наперво на крестины звали, а соседей. Любой праздник, любое горе — все пополам делили.

Вот с Семеном через забор 17 лет прожили. К нему гости приезжали из Риги, Армавира — и Раиса Игнатьевна со всем семейством у них. К бабушке родня на порог — и соседи тут как тут. Ходили в гости с толком, расстановкой:

— Кто самогонку гнал, — бутылку прихватывал, на стол ставил. Сало есть — сало несешь, яиц десяток. Пироги пекли, да с мясом, с капустой. Ничего вкуснее для городских не было. Швагер из Рязани приезжал. Навезет консервов разных, деликатесов. На стол высыплет, а сам руки потирает: на сало с цибулиной метит.

Вспоминают, тем и живы

Мы идем к еще одной жилой хате. Заскучавшие без общения хозяева нового человека за версту чуют. Двери в сени приоткрылись, оттуда с десяток разномастных котов выскочили на стратегические позиции — в набитую дровами поветку, на лавку, к калитке. Пока ждем у забора, баба Раиса делится наблюдениями. Люди, говорит, нынче другой породы завелись. Ненасытные. Все о деньгах интересуются, величине пенсии. И на уме только работа, отдыхать им некогда. То ли дело раньше. 

“А что раньше?” — думаю про себя. — Разве веселее было? Вот так, на отшибе, вдали от цивилизации. Летом, ладно, зевать некогда. А зимой как? Горожанина забрось в такие условия — через месяц волком завоет, через три — пить начнет”.

Григорий Петченко когда-то переманил свою жену из местных в Вильнюс. А потом начался обратный процесс. Два десятка лет назад семья все бросила и переехала в Страдно. По подворью сразу видать — есть в доме хозяин. Живность бегает. Забор ровный. Дрова заготовлены. Крыльцо широко расчищено. 

А за забором, возле дороги, площадка. “Это и есть наше село, лобное место. Сюда автолавка приезжает”.

Последние жители деревни до сих пор на земле крепко стоят. Есть еще подпитка в виде воспоминаний. По вечерам, вспоминает Григорий, бабы песни пели. И свадебные, и калядные. Собирались в какой-нибудь хате и вышивали, кружева вязали. Мужики костер на улице жгли, картошку в мундире варили. “Малые вокруг чугуна садились, каждый палочку готовил, чтобы картошку таскать. Пока доварится — половину съесть успевали. А мы в карты дулись, а то просто новостями делились”. Не спешили жить. Видимо, поэтому и жили долго. Антонина до 93 лет дожила. Осип — до 91-го. Баба Алексаха увидела 92 осени, а Гануля — на год больше…

— Теперь как получается? — с укором смотрит на меня Раиса Игнатьевна. — В армию молодой идет, так собрали 5—10 человек, и на том конец. У меня три богатыря — Мишка, Иван и Руслан. Каждому прощальную делали гостей на 60. Вся деревня — понятно, а родня ж со всех волостей! Сегодня не пойму что. То ли родственники перевелись, то ли друзей не осталось. Родился кто — и не узнать об этом.

Григорий Григорьевич бросает взгляд на печную трубу. Деловито семенит к поветке с дровами. Тепло в доме нужно беречь. Не только для людей, но и для армии котов. Это все пришлые. Кто-то навсегда покидает деревню, а зверьки к Петченко подтягиваются. “Скоро и собака у вас появится”, — шутит Раиса Игнатьевна. “Поживи еще”, — не остается в долгу дед Григорий. Вроде бы и не водят старики тесной дружбы, а все равно друг за другом присматривают. Как-то замоталась баба Раиса по делам, печь растопить не успела. А соседи уже на пороге. Увидели, что дым из трубы не идет, забеспокоились.

— Какие же у вас зимой дела могут быть?

— В хате сижу, за печкой смотрю. Хозяин мой кошики плел. Я смотрела, смотрела и сама научилась. А так то перья на подушку скубеш, то носок вяжешь. Скучно? Есть такое дело.

Раньше, вспоминает дед Григорий, река была аж до самых хат. Мужики зимой лунки возле берегов били. А сейчас и речка обмелела, и людей нет. Одно его и спасает — библиотека: “Это куда бы благодарность написать? Из Верхнедвинска самого библиотека приезжает ради меня одного!” Любит старожил исторические книги. А вот про любовь — ерунда.

— Как это — ерунда? — баба Раиса бочком-бочком, да варежкой соседу в бок. — Я вот и по телевизору “Давай поженимся” смотрю. Интересно же, как у них там все образуется!

Новый год не за горами. К бабе Раисе, может, сын из Полоцка приедет, а может, и вся родня нагрянет — с девятью внуками и тремя правнуками. Вот и будет праздник. А нет, так елочку в избе поставит для настроения, телевизор посмотрит и спать. К супругам Петченко, глядишь, тоже дети пожалуют — один сын, один внук. (“Одна невестка!” — подсказывает бойкая баба Раиса.) А бутылка шампанского еще с лета припасена. Перемен в грядущем году местные не ждут. Живы будут, и слава Богу. Дети всё в город переехать уговаривают. Только вряд ли старики согласятся. Корни их здесь, в Страдно. Как старое дерево не пересадишь, так и местных.

Пора прощаться. “Живите до ста лет!” — жму руку хозяину. “Наверное, и не нужно это. Было бы здоровье, тогда и ничего. А так обузой становиться не хочу”. Баба Раиса приглашает в гости: “Может, говорит, у вас там и леса нет, так вы сюда заглядывайте. Баньку истоплю, чаем попотчую. А может, и еще чем”.

Машина не хочет ехать в гору, колеса свистят, прокручиваясь. Выталкивают действительно всем селом — местные сбежались на подмогу, кто с лопатой, кто с топориком. Виляю по лесной дороге, зорко посматривая по сторонам, а на горизонте грозовая туча. Как там мои дорогие старики?

muravsky@sb.by

Фото автора

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter

Автор публикации:
Сергей МУРАВСКИЙ